Юсеф Набиль

Портреты

Я не совсем уверен в том, вижу ли я сон или вспоминаю,
действительно ли я прожил свою жизнь
или она мне всего лишь приснилась...
Эжен Ионеско,
«Прошлое Настоящее, Настоящее Прошлое», 1968

Раскрашенные вручную фотографии Юсефа Набиля — глубоко личная эстетизированная форма жизни в смерти и смерти в жизни. Они одновременно и память, и живой памятник.

Как это всегда бывает с фотопортретами, по справедливому замечанию, еще давно сделанному Роланом Бартом, в фотографии всегда изначально присутствует момент смерти. Это происходит потому, что все снимки, и особенно портреты, фиксируют мгновение проходящего времени, которого уже больше не существует. Они неизбежно призваны отображать утраченную реальность, однажды бывшею правдой, но в настоящее время превратившуюся в вымысел. И все же при обращении к сложной технике ручной раскраски (она была разработана и использована на раннем этапе развития фотографии, в 1840-х годах), работы Набиля способны создать эффект метафорической элизии, своеобразного «выпадения», осознания очевидного бега времени и ощущения его фиксированности. Набиль сам говорит о своем творческом кредо: «... и ведь все меняется, включая нас. Я хочу снимать все, что я люблю, я хочу, чтобы частичка этого всего осталась со мной, я хочу, чтобы они вечно жили в моих работах».

На ранние композиции Набиля большое влияние оказывал кинематограф, в особенности образы египетских кинозвезд и эстетика фильмов сороковых и пятидесятых годов. Набиль как бы воскрешает чувствительность той эпохи, перенося ее в настоящее. Словно гламурный кинематографический стиль египетской жизни времен короля бонвивана Фарука чудесным образом вновь вернулся на сцену. Модели показаны в отстраненной атмосфере перевоплощения, где искусно используются и западные, и восточные тропы нашего восприятия. Здесь как бы присутствуют призраки сновидений, скрытых желаний, отраженных в области сексуального бессознательного и личностной самоидентификации. В фотографиях Набиля также очень сильно чувствуется ощущение ностальгии и утраты и упорное стремление обрести подлинную «инаковость». Образы позирующих людей, в результате, выступают вперед и становятся более значимыми благодаря атмосфере таинственной красоты, а их пространственно-временная реальность словно затушевывается ощущением смутного, бесконечно длящегося забвения.

Глубоко личные автопортреты Набиля тесно связаны с эстетикой мечты, прекрасной иллюзии, которую столь искусно воплощало кино прошлого, и с которой он соотносит и собственное творчество. Действительно, порою кажется, что его автопортреты напоминают отдельные кинокадры. Вдохновляемый мужской красотой, идет ли речь о нем самом или о модели, Набиль создает галерею безупречно прекрасных фантастических образов. Иногда он где-то напоминает Караваджо, но без ощущения характерного для барокко привкуса деградации. За последние годы фотограф все больше внимания уделяет поясным портретам известных художников, писателей и кинозвезд. Набиль работал с такими людьми, как Луиз Буржуа, Мона Хатум, Трейси Эмин, Ширин Нешат, Гада Амер и Джулиан Шнабель, а также с такими звездами кинематографа, как Дэвид Линч и Джон Уотерс. Хотя свой выбор он основывает прежде всего на общности интересов и личном знакомстве, а не на степени знаменитости. «Я не хочу видеть, как умирает кто-нибудь из тех, кого я люблю... Я не позволю им умереть у меня на глазах».

В начале ХХ века раскрашенные вручную фотографии ассоциировались с коммерческими фотопортретами или художественной продукцией массового потребления. Огромная заслуга Юсефа Набиля состоит в том, что он вернул к жизни забытую и ограниченную узкой сферой бытования традицию и поставил ее на службу «высокому» или изящному искусству. В результате получился уникальный симбиоз фотографии и живописи, находящийся на стыке между фото-реализмом, с одной стороны, и традициями кино и/или портретной фотографии, с другой.

Марк Гизбурн