Владимир Тарасов

Septima #2

В воде Венеция плыла
Борис Пастернак

Пространство Венеции переживается лабиринтом улочек и каналов, ритмическим перебиранием — словно четок — фасадов ее palazzo, где зрелый ренессанс встречается с юностью барокко, в бесконечном кружении контуров ее семи районов — от Сан-Марко и Дорсодуро до Каннареджо и Кастелло. «Septima» Владимира Тарасова фиксирует это мерцающее вечное состояние, парадоксальное как дзеновский коан, в покачивании семи гондол, хранящих в себе структурную образность Венеции. Душа Венеции что-то бормочет в таинственном плеске воды, нелинейных вибрациях лодок, образующих магический семисвечник, воскрешая шепот нимф ее позеленевших как старинная бронза каналов. В их летейских водах возвращается божественная целостность мироощущения, в единстве с которым дельфин играет в волнах лагуны и чайка, пьющая воздух, пролетает над узорчатыми куполами Сан-Марко.

Художник свидетельствует, сколь пронзительно само желание достижения места сосредоточенности идеального, его центрирования в ускользающей гравитации стихии воды, в ее взволнованном голосе, в феномене пространства и в геометрии его скрытых пропорций, образующих число семь. Оно оказывается способным заключить себя в полноту мгновения аккорда septima, в семь звуков целостного единства, когда эмпирическая случайность, гениальная нечаянность совпадает с повторяющимся каноном. В этом медитативном покачивании гондол, акустике их вздохов таится универсальная память культуры об утраченном и прячется личное бессознательное художника, живущее в настоящем.

«Septima» — это «метафизика мест» Венеции, наполненных бесконечными прогулками-кружениями по вечному городу вместе с возлюбленной, «всевластной провожатой», как сказал бы Андре Бретон. Свободная топография фланирования, энергия сюрреалистических блужданий, их откровенная чувственная непосредственность наполняют стохастическое письмо-партитуру Владимира Тарасова, спроектированное на карту Венеции.

Венецианская лагуна, окружающая нас бесконечностью вод и небес, сохраняет в своей памяти эту обетованную страну безмолвия, где среди всеобщего молчания не безмолвствует лишь речь человеческого сердца, совпадающая в своей ритмике, угаданной художником, с мерностью и текучестью венецианских стихий.

Виталий Пацюков