В поисках идентичности

Пьер Молинье, Энди Уорхол, Доминик Делпу, Ясумаса Моримура

Конец прошлого века свидетельствует о головокружительном ускорении Истории. Его приметой служит преобразование всего европейского континента: падение берлинской стены, объединение Германии, распад Советского Союза, раскол Югославии, расширение Европейского Союза, волны миграций в богатейшие страны. Наши растерянные поиски резко меняющейся идентичности связаны с политическими, территориальными, лингвистическими, экономическими и общественными изменениями.

Термин «международная глобализация» вошел в повседневный словарь, в коллективное сознание. Эта идея подталкивает миллионы индивидуумов на публичный протест, чья причина лежит в боязни жить по одной модели, потерять свои индивидуальные особенности и различия — свою идентичность. Это явление особенно важно для художественного мира, с тех пор как наука со своими новыми технологиями — трансплантацией, изменением внешности, клонированием — сделала еще более проблематичными самоанализ и поиск идентичности. Становится понятно, почему художники с конца 1980-х годов стали глубоко задумываться над этим вопросом, и в особенности те, кто занимается фотографией.

Точное изображение реальности неспособно сказать ничего кроме правды — такое понимание доказательной силы фотографии было заложено в нее с самого ее рождения. Работы Гийома Дюшена де Булонь, посвященные выражению эмоций, или работы Альфонса Бертийона, связанные с опознанием преступников, подчеркивают, что фотография является обязательным элементом для описания души и тела каждого человека, а значит и средством для определения его личности и идентичности. Так, для нашего общего блага мы превратились в анонимное собрание карточек с цифрами, которые остаются бесполезными без фотографии; с самого рождения на нас заведены коды (цифра «1» обозначает особь мужского пола, цифра «2» — женского), которые только множатся в течение всей нашей жизни: номер паспорта, номер банковского счета, номер в избирательном списке, номер проездного билета... Мы живем в бинарном ритме компьютерной передачи нашей личности. Мы стали анонимными закодированными единицами, и только фотография приносит нам неопровержимое доказательство нашего существования. Если бы поручик Киже держал в руке свою фотографию, судьба его повернулась бы иначе, и русская литература лишилась бы одного из замечательных произведений, обличающих абсурдность общества.

Однако могут ли фотографические документы, которых от нас требуют, в полной мере разъяснить нам, кто мы такие?

Нас, конечно, всегда просят представить похожие фотографии, выполненные очень серьезными профессионалами. Но мы можем обращаться и к моментальной фотографии, позволяющей нам выглядеть такими, какими мы хотели бы быть.

Марк Пато вовлекает своих моделей в сам процесс создания их автопортретов. Они самостоятельно выбирают хроматическую гамму пленок и их выдержку. У каждой модели — своя правда: Соня делает себя более нежной благодаря некоторой размытости теплых тонов, в то время как Ванесса заявляет о детской наивности и бескомпромиссности холодными тонами.

Однако чтобы выделить выражения лиц (надо бы сказать, душ) нет ничего лучшего, чем портреты художников, снимающих друг друга, таких как Энди Уорхол и Роберт Мэпплторп, художников, которые знают и заново узнают друг друга.

Безусловно, наша способность изменять внешность остается одним из ключевых вопросов, связанных с понятием сходства: с течением времени мы меняемся, добровольно или нет. Ринеке Дийкстра ответ на этот вопрос дает юный легионер Оливье, который за несколько месяцев превращается из обыкновенного молодого человека в авторитетного и ответственного офицера, показывая, что время изменяет не только нашу внешность, но и нашу личность, и тот образ, которому мы пытаемся соответствовать.

Несомненно более трагичное решение предлагает Роман Опалка. Он день за днем создает автопортреты, следуя неизменным правилам: тот же свет, тот же контраст, та же фронтальность. Все это, чтобы записать неизбежные повреждения, нанесенные временем — вплоть до фатального исчезновения. Чтобы сделать еще более выразительным художественное изображение невольной метаморфозы, которому подвергается наше лицо до того, как превратиться в посмертную маску, Дитер Аппельт подчеркивает течение времени, комбинируя кадры на манер кинематографической пленки, вставляя их в рамку из того свинца, каким запечатывают гроб.

А что сказать о тех случаях, когда нем противостоит двойник, показывающий очевидность этих утрат? Почти сиамские близняшки, излучающие красоту, у Луизы Даль-Вольф, или взрослые близнецы у Доминика Дельпу, — существование близнеца мешает нам порой идентифицировать самих себя, так как мы одновременно и тот другой. Для опознавания необходимо найти какие-нибудь дополнительные признаки, и добавлять, например, наше отчество. Однако Софи Калле считает это предложение необоснованным, так как после смерти остаются только пустые название «отец» или «мать», смешные доказательства анонимной связи; Эдуар Леве в свою очередь говорит о двусмысленности имени, которого самого по себе недостаточно, чтобы доказать наше существование, как оно не может доказать и существование живших когда-то и прославленных людей — таких, как Эжен Делакруа или Клод Лоррен — ведь у них тоже есть среди нас полные тезки.

И вот, посреди таких сомнений, нам приходится собирать доказательства, чтобы идентифицировать себя с собственным изображением, собственным именем, но главным образом — с контекстом нашей повседневной жизни, который может быть повествовательным, как у Иоахима Шмидта, или культурным и семейным, как у Сейду Кейта, или религиозным, как у Ширин Нешат.

Но будем бдительны, так как иногда достаточно произвести очень простые, но тонкие изменения внешности, чтобы пропала всякая уверенность в возможности опознания. Именно это нам показывает с некоторым злорадством и неподдельным изумлением Жакоб Готель, деликатно скальпируя вошедшие в анналы изображения Мэрилин Монро, Марлен Дитрих или Риты Хейуорт, столь знакомых всем звезд.

Застенчивый и сдержанный Антуан Петипре обладает проницательным взглядом одиноких людей, с ностальгией наблюдающих за изменениями общества. Ничего не осталось от мастерских севера Франции, где портниха с булавками во рту и иголкой, зажатой между пальцами, создавала силуэт, исправляя тут и там недостаток, прикладывая складку к изгибу спины, маскируя признаки беременности. От этих мастерских ничего не осталось, кроме этого собрания манекенов, в которых таится жизнь отсутствующих людей. Следы этих, возможно, ушедших тел, эти родовые матрицы безголовых красавиц, эти манекены напоминают, что тело в совершенстве говорит портнихе об идентичности ее клиентки.

Ольга Чернышева и Камий Вивье интересуются социальной и культурной функцией одежды. Они работают в одной области, но каждая по-своему. Шапки Чернышевой являются и идентифицирующими деталями, и способами самоутверждения. Утилитарная роль шапок не может скрыть того, что их обладательницы хотят себя показать, создать свою идентичность. А молодые модели Камий Вивье, хоть они и понимают, как трудно сохранить себя, согласны носить стандартизированную и узнаваемую форму. Форма прославляет ресторанные сети, фаст-фуды или супермаркеты, и модели даже умеют слиться с другими служащими в общей безличности, как их к этому обязывают, но какие-то персональные детали, даже какие-то отклонения в манере держаться подчеркивают их ироническое отношение к социальному костюму, обрекающему их на анонимность и взаимозаменяемость.

Тут могут возникать ролевые игры, где каждый, в том числе и художник, признается, что он сам по себе такой какой есть, но хочет быть другим, отказывается от пола, данного ему природой, лепит себе новую личность, иронизирует над самим собой, переодевается в одежды другого пола, изменяет себя и навеки разрушает свою изначальную идентичность. «Каждый художник рисует самого себя», — говорил Микеланджело, и этот афоризм принял на свой счет Баэ Джон-Сунг. Этот художник, глубоко изучивший европейскую классическую живопись, разработал собственную теорию копирования и интерпретации и выработал, таким образом, новую живописную манеру. Он работает в два приема: сначала изготавливает фотоотпечаток картины в натуральную величину, с тем чтобы придать большую достоверность корейской модели, принимающей позу персонажа картины; затем на прозрачном листе винила он изображает красочные слои и фактуру одежды, «содранные» с первоначальной картины. И этот портрет уже не походит на хорошо известное полотно Энгра.

Если Баэ смеется над живописью, Монро смеется над театром. В своей тонкой, но не вполне безобидной игре он показывает различные состояния души, и мы уже не знаем, существует ли он сам по себе, или он просто копия своих разукрашенных двойников.

Цитаты и заимствования также служат основой для работ Оливье Ребюфа и Ясумаса Моримура. Один то представляет себя влюбленным, ежедневно сохнущим по Барби, то выступает в знаменитой сцене из Dolce Vita; другой преображается в Брижит Бардо, копируя ее позу и манеры.

Моримура ясно дает понять о своей тяге к транссексуальности в волнующем автопортрете, где он предстает в виде гейши. Эту же тему, но в более «научном» ключе, удачно обыгрывает Пьер Гоннор. Невозможно обойти смелую и новаторскую работу, в свое время проделанную Пьером Молинье — он появляется то в одиночестве, то со своей любимой куклой.

Наташа Лесюэр также ищет способы изменения собственной идентичности. Для этого она исследует гибридизацию — почти естественную — между человеком и пищей, которую он потребляет и которой пропитывается.

Надо отметить, что новые научные данные стали главной темой для многих современных художников. Задаваясь вопросом о последствиях хирургии и гормонального лечения, Марилен Негро создает целое общество индивидуумов, где Она и Он трансформированы в бесполые, взаимозаменяемые, можно сказать, средние существа.

Теперь для того, чтобы узнать, кто есть кто, каждый из нас должен использовать все свои чувства, не только зрение, но и осязание — по Патрику Тозани, или доверяться рентгеновским лучам, как предлагает Юрген Клауке, или опираться на принцип фотосинтеза, как считает Кристоф Прусковски.

Невозможно преувеличить влияние медицины на искусство. Так воинствующая феминистка Орлан превратила собственное тело в поле художественного творчества. И каждое хирургическое вмешательство подтверждало ее способность к сотворению новой идентичности. Сегодня она поменяла скальпель на компьютер, но ход ее художественной мысли остался прежним.

Нэнси Брюсон тоже опирается в своем творчестве на помощь компьютера. Чтобы создать новую идентичность некоторым детям, она работает с тем программным обеспечением, каким полиция пользуется для «старения» личности. А Ловик и Мюллер или Азиз и Кюше занимаются компьютерным морфингом, создавая гибридов.

Удаляясь от этого современного технологического жанра, Антон Ольшванг напоминает о главном жизненном принципе, об источнике жизни — о крови, которая определяет идентичность человека, кем бы он ни был, вчера или сегодня, — больным из лечебницы или раненым солдатом.

Однако в этих поисках идентичности самая трогательная страница написана Кароль Фекеле, дочерью и внучкой польских, венгерских и армянских эмигрантов. Она старательно изображает мелочи повседневной жизни, разные безделушки, несущие в себе следы ее прошлого как доказательство того, откуда она и кто она. Белое полотно, этот абсолютный и бескомпромиссный монохром, ссылка на супрематизм, чья чистейшая белизна уводит к истокам человечества до грехопадения, оно ассоциируется как с самой волнующей частью приданого, так и с платом, которым Вероника вытирала слезы Христа, и на котором остался божественный отпечаток.

Как оставляют след на бумаге галактики, которым много миллиардов лет и которые не увидишь невооруженным глазом, так и эти полотна, самые скромные из повседневных предметов, хранят на себе следы ДНК, историю, память, идентичность этих женщин, которые из поколения в поколение, от матери к дочери, следуя древнейшему ритуалу, передавали их друг другу.

Поблекшие, рваные, потертые, в дырках и бахроме, но стиранные, глаженные, штопанные, аккуратно сложенные, они несут в себе следы жизни, пота, крови и слез ушедших матерей, а их дочери добавляют к этому нечто свое.

Аньес де Гувьон Сен-Сир