Анастасия Хорошилова

Островитяне

Настя Хорошилова: Фигура в интерьере

К творческому дебюту Насти Хорошиловой присматриваешься с любопытством — причем не только художественным, но и социальным, психологическим. Она являет собой пример нового поколения русских художников, личное и творческое формирование которых пришлось на постсоветское время. А потому в ее первых творческих высказываниях хочется усмотреть признаки нового склада мышления, новой чувствительности.

Получив образования в Германии и начав свою профессиональную карьеру здесь, Настя Хорошилова оказывается причастной к феномену, который актуальная критика в России определила как постдиаспора. Речь идет о художниках, которые, сложившись и работая на интернациональной сцене, не причисляют себя к эмигрантам и настаивают на своей русской идентичности, более того — конструируют ее в своем творчестве. Для русской культуры миновавшего века, ставившей интеллектуалов перед неумолимостью выбора между тяготевшей к изоляции метрополии и развитием в эмиграции, подобная целостная и одновременно комплексная идентичность внове.

От постдиаспоры у Насти Хорошиловой обостренный персонализм. Для нее — как и для всех других представителей этого негласного или «невозможного» (как сказал бы Морис Бланшо) сообщества, привыкших к миграциям, к отсутствию укорененности, главная точка опоры — это они сами. Поэтому в работах Хорошиловой идет речь только о том, что она хорошо знает, что ею самой пережито. Ее фотографические серии о мире общежитий, интернатов, о личном существовании, обживающем казенный интерьер, т.е. о том, что ей прекрасно известно по ее «годам странствий». Творчество для нее — это обустройство ее собственного социального опыта, что тождественно самоанализу. Все это непривычно для традиционного русского художника, мессиански понимавшего свою роль и привыкшего говорить от имени инстанций «метафизических» и больших социальных общностей.

Непривычен для традиционного русского восприятия и спокойный аналитизм фотографий Хорошиловой. Повседневность в ее работах оказывается предметом микроанализа: ее интересует система внутренних связей между человеком и предметами, она показывает как психологизируется окружение, как индивидуализируется стандартизированный жилой бокс. Смысл ее высказывания исчерпывается тем, что мы видим на изображении. Мы не должны искать нарративной связи между фотографиями, сводить мотивы к некой эпической канве или допытываться их тайного символизма. Есть в социальности взгляда Хорошиловой и непривычный для русских фотографов и художников предыдущих поколений объективизм. В нем нет ни намека на разоблачительный пафос, что было столь присуще альтернативной русской фотографии советского андеграунда, ни самодавлеющего эстетизма, что в миновавшие годы было неизбежной альтернативой политически ангажированной позиции. Характерно, что персонажи на фотографиях не «схвачены врасплох», а позируют — без аффекта, сохраняя при этом органику. Повседневность здесь представлена как естественная норма.

Это представление о социальной норме само по себе симптоматично своей новизной. Советская повседневность оказывалась сферой, в которую сублимировались нереализованные в публичной сфере гражданские чувства, а потому становилась пространством перманентного перформанса и артистизма. И советская фотография сделала этот ненормативный карнавал повседневности своей излюбленной темой. В первые же постсоветские годы перформативной стала сама публичная сфера, не оставив уже никакого представления о социальных нормативах. Фотографии Хорошиловой констатируют иное переживание социального мира, в котором возможно, не нарушая естественного течения жизни, выявить некие архетипические формы существования.

В работе Насти Хорошиловой есть некая неторопливость, нежелание поспешно сделать следующий шаг, что столь нетипично для живого темперамента молодых художников. Но это не робость, а стремление вдумчиво освоить и рассмотреть во всех деталях открывшийся ей феномен реальности. Так постидеологическое поколение открывает для себя то, что ранее было скрыто риторикой власти, контркультурой, т.е. идеологией и антиидеологией.

Виктор Мизиано